«Охотно люди устремляются в бой
За край родной,
За Рай неземной...
Как овцы, воины идут на убой,
А дальше - дело за мной!»

В багряных лучах заходящего светила блистали капли свежей крови, оросившей траву, словно утренняя роса. Да, эти театральные подмостки окрасились алым, и сапоги неприятно липли ко влажной земле. Железо и плоть застилали своим погребальным пологом равнину, ставшую местом гибели множества умелых воинов. Но колдун, разумеется, не считался с потерями. Бросать в бой армию живых для него стало делом рутинным и привычным. Ведь, в самом деле, от трупов в этой войне было больше толку. Ибо после смерти люди охотно превращались в более эффективные орудия убийства, перемалываясь в горниле извращенного разума, подчиненного воле черной магии. Древко лакированной трости точно невзначай тревожило бездыханную грудь павшего солдата. И кривая ухмылка искажала бледное лицо безумного некроманта.
- Принесите мне… их тела… - эта фраза звучала вновь и вновь, знаменуя начало очередной работы, призванной надругаться над самими постулатами жизни и смерти. Бездушные чудовища, закованные в металл, вновь и вновь вырывали победу из трепещущей грудины обреченных. Клыки и когти рвали плоть, не зная боли и усталости. Подумать только, какой грандиозный спектакль мог учинить всего один человек, обладающий абсолютно дьявольским талантом. И все же, это было лишь начало грандиозной пьесы. Маленькая прелюдия пред симфоническим рокотом, который со дня на день должен был пронестись по этим землям, навсегда меняя сами представления о злобе и добродетели. И Октавий знал об этом, как никто другой. Знал и потому старательно готовился. Ошеломительный успех военной кампании был для него лишь полевым испытанием, маленькой репетицией перед грандиозным спектаклем.
- Их убивать не сложнее, чем сворачивать шею беспомощному грудному младенцу. Не правда ли?.. Храбрые воители, они хрустят под ногами, как панцири склизких улиток, что выедают мозг у мертвецов. И все же… Теперь вы имеете все, что хотели?.. Золото. Слава. Уважение и ужас, что, впрочем, одно и то же. Страх перед противником – вот главный секрет успеха в любой войне. Вот только… ничто не живет вечно. Со дня на день сюда нагрянут пыточных дел мастера, мясники и судьи, до которых уже долетела весточка о триумфе, подкрепленном темной ворожбой. И тогда наша сцена станет куда шире. А действие приобретет уже абсолютно другие масштабы. Я лишь стараюсь стряхнуть со своего камзола налет легкой самоуверенности. Потому, дорогая Белоснежка, я вынужден вернуться к разговору о том, что придется Вам сделать, если я буду вынужден расстаться с этой своей оболочкой, - медленно и певуче рассуждал кукловод о дальнейшем сценарии своей извращенной пьесы. Его насмешка над жизнью сделалась целью, и теперь он, к удивлению для самого себя, оказался полностью увлечен своей жестокой и кровопролитной игрой.

Отредактировано Октавий Эрго (2016-03-20 22:15:30)

Хищный оскал обнажил бледные десны и неестественно ровный ряд прямых белых зубов. Седая голова на тонкой шее чуть качнулась в сторону, а единственный зрячий глаз запылал обжигающей синевой. Бездыханная грудь, напоминающая своими очертаниями остов дохлой собаки, несколько раз сильно сжалась и затрепетала в сдавленном ехидном смешке.
- Война – это копи, обеспечивающие поставку мраморных глыб  для скульптора. И все идет прекрасно, покуда добыча материала продолжается. Чужие мечи прекрасно вытачивают из цельного монолита нужные мне куски. И обустройством мастерской я доволен. Не думаю, правда, будто окажется так трудно оставить все на своих местах. Люди наивны и простодушны. А так же – боязливы. Суеверны. Что, впрочем, играет на руку уже не только мне... Готфрид Вендерский – он всего лишь человек. Вот что важно знать. В сущности, он мало  чем отличается от… меня. Церковная собака, он верит в то, что его методы и цели – единственно правильные. И что все прочее – лишь варварство и искажение настоящего порядка вещей. Ну, разве мы не похожи?.. Впрочем, одно явное отличие все же имеется. Да, важно знать, что Готфрид Вендерский – всего лишь человек. А я – нет, - на этой фразе чернокнижник остановился. Пытливым и колким взглядом он оценивающие окинул фигуру бывшей атаманши, знаменуя всю важность текущего момента. Ядовитая ухмылка легкой тенью сверкнула на безжизненном лице.
- Я умер уже более пятидесяти лет тому назад. С тех пор у меня осталось довольно мало общего с представителями рода людского. Свое тело я ношу как одежду, не более. И дорожу им не сильнее. Как говорилось в старых оросских сказках?.. Смерть его на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, да?.. Я бы все же выразился иначе. Та сущность, которую обычно называют душой, связана не с моей оболочкой, но с предметом, который в ней заключен. Искомая вещь напоминает простую металлическую сферу, чуть больше, чем набалдашник моей трости. Находится она в области грудины и закреплена там довольно прочно. Теперь самое важное: если мне придется расстаться с телом, сферу нужно будет извлечь и сохранить неповрежденной любой ценой. Совмещенная с мертвой органикой, она подчиняет последнюю воле моего сознания и может использовать, как новую одежду. Таким образом, я могу воскресать вновь и вновь, менять личины и продолжать нашу маленькую игру во что бы то не стало. При этом, будет не так уж трудно убедить нашего Великого Инквизитора в более-менее убедительной моей гибели. Признаться, не слишком разумно разговаривать об этом с живым человеком… И все же, это лучший выбор, который мне сейчас доступен. Он, впрочем, нисколько не знаменует мое доверие. Просто то, что Вы должны будете сделать – одинаково полезно для нас обоих. Только-то, - некромант говорил медленно и рассудительно. Произнесенные с расстановкой слова будто расплавленным металлом проникали в чужие уши. Октавий казался неестественно серьезным, что было вовсе на него не похоже.
- Да, еще кое-что… Когда я окажусь без оболочки, весь мой «черный замок» рухнет. Нет, мертвые не воскреснут, города не восстановятся, однако управлять своими куклами я уже не смогу. И хорошо если они не развалятся на составные элементы. Увы. Иначе, зачем бы я говорил все это? Так или иначе, руки живых здесь очень пригодятся.

«Ты можешь увидеть в сетчатке моей
Триумф и паденье святынь,
Но, я умоляю, на несколько дней
Придумай меня живым!

Но только лишь ты можешь знать эту ложь
И видеть сквозь горький дым
Пусть я для тебя ни на что не похож,
Придумай меня живым!».

Колдун усмехнулся. Другого он и не ожидал. Высказанное атаманшей во многом было сходно и с его собственными мыслями. Во многом, но не во всем. Да, смерть делает из тебя или мудреца, или безумца. А чаще – груду мяса, бесполезного и ничуть не ценного. Октавий был и тем, и другим, и… третьим. Он не удивился. Не испугался. Он знал. Размышлял. И был готов. Все это место давно уже извивалось под плетями его дикой музыки. Все делалось лишь по его желанию и исходя из его мыслей. Здесь не трупы правили балом. Не горбун-кукловод. Но чудовищные измышления не менее извращенного существа, ставшего воплощением той силы, что называется смертью. Людские чувства оказались изучены и использованы. И спектакль сделался послушен придуманному сценарию. 
- Конечно, - сказал некромант легко и быстро, - я бы мог поставить вместо себя куклу, сохранить оболочку, продолжить войну, пользуясь игрушками при дворе. Но это… мелко. Я хочу большего. Мне мало нашей крохотной сценки. Пусть инквизиция спалит на костре мое чучело, ко всеобщему народному ликованию. Я с того ничего не потеряю. Если не наоборот. Вот только для начала я хочу достойно встретить нашего дорогого друга. Слегка потрепать его шкуру, прежде чем я ее сдеру. Очень ценную шкуру. Очень важную. И полезную. Для меня. Как думаешь, разбойница, пойдет ли мне личина Великого Инквизитора? Мы с ним даже несколько похожи, да? А если нет, то станем… похожи. И никто не отличит. В ближайшее время я нашпигую свою оболочку недостающими органами. И отдам ее в руки Готфрида. Конечно, не просто так. Он придет, чтобы проливать кровь. И он ее получит. Мои работы долго все равно не продержатся. Их последний выход на сцену должен напоминать отчаянный бой загнанного в угол зверя. Инквизитор и его отряд обязаны основательно истрепаться. Тогда все окажется достаточно убедительно. И затем, мертвые вернутся в землю, из которой вышли. Готфрид пройдется по костям и праху, как победитель. Вот только… Я не могу позволить, чтобы филактерий просто так валялся в пепелище костра. Мы отдадим поборнику справедливости пустое тело. Не куклу, но старую шкуру змеи. Сегодня ночью я сброшу кожу. А ты будешь мне ассистировать, - ядовитая ухмылка коварного гада. Мысли, рождающиеся в сознании безумца, оказались на редкость изворотливы и умны. И воистину, было в них что-то от пресмыкающихся тварей, одним точным и быстрым движением несущих мучительную смерть.
- Любишь детей, Оросская Ворона? Убей одного из них. И принеси мне тело. Только незаметно. Чтобы никто не заметил пропажи, никто не  искал. В этом облике я и совершу задуманное. С лицом невинного агнца я сумею подобраться к Готфриду незамеченным. А дальше – влезть в его шкуру. Успех змеи в том лишь заключен, чтобы незаметно обвиться вокруг чьих-то стоптанных сапог. Это хрупкие создания… И с переломанным хребтом они умирают. Нельзя допустить, чтобы на них случайно наступили. А ты… Ты сыграешь мою маменьку. Вместо жестокой атаманши на эшафот взойдет кукла. Так что придется на время отойти от этого образа. Гениальное – далеко не всегда просто. Чтобы получить больше, нужно что-то отдать. И действовать без губительной прямоты. Не перед грубой силой склоняют голову королевства. Если то не сила ловкой лжи. Нам стоит поучиться у лесных гадюк.

Отредактировано Октавий Эрго (2016-03-23 00:55:25)

В это время некромант был полностью поглощен своей работой. На столе его распласталось тело, руки быстро, умело и искусно ваяли из плоти нужные очертания. Признаться, работать с антропоморфной скульптурой было куда проще, чем создавать невиданных и смертоносных чудовищ. Люди устроены элементарно. По крайней мере, так думал колдун. Тем паче, что в данном случае ему необходимо было только придать должное сходство лицу. Острый ланцет сверкал в полутьме, нанося на свежий труп те самые узнаваемые шрамы, что давно уже исполосовали лицо атаманши. И кожа сходилась после касания, грубо зарастая и имитируя эффект давно заживших рубцов. Некромант мерзко улыбнулся.
- Какой, какой… Вы, живые, все никак не можете избавиться от апломба о своей мнимой уникальности. Я ведь на всех вас насмотрелся достаточно, чтобы даже по памяти соорудить хоть целую армию ваших точных копий. А то даже! Какой... – пренебрежительно буркнул чернокнижник, приподнимая мертвую голову своего очередного творения.
- Ну что, похоже вышло? Пришлось работать уже с тем, что и так отдаленно напоминало результат. Набор костей, мяса и сухожилий, вот и весь человек. О, а вот и!.. – оживленно воскликнул безумец, переводя взгляд на атаманшу, в руках которой еще извивалась свежая добыча. Седовласый медленно подошел, поигрывая острым инструментом, привычно лежавшим в одной из ладоней. Мгновенье, и лезвие по рукоять вошло в грудь ребенка меж ребер, пронзая еще живое сердце.
- Это больше не понадобится, - молвил убийца с привычной ядовитой усмешкой. А дальше – быстро разорванная одежда, ловкое сечение брюшной полости, от грудины, вывалившиеся на пол окровавленные внутренности. Ничего необычного. Все как всегда. Вот и извлеченная неутомимая сердечная мышца летит в сторону, как предмет непригодный и бесполезный.
- Теперь, самое важное, - Октавий медленно расстегнул свой сюртук искусственной парой лишних рук. Все тот же ланцет с характерным звуком распорол уже его собственную брюшину, лишенную внутренних органов. Остов позвоночного столба, оплетенный зеленовато-розовым мясом, последний раз качнулся и замер, удерживая мертвое тело.
- Эта вещь находится в груди. На месте того, что гоняет кровь по телу. Поместить ее нужно туда же. Самому мне будет сделать это трудно. Следовательно… - последняя кривая ухмылка на мертвенно-бледном лице. Так проходила подготовка к последнему акту.

Стук. Стук. Стук.
Копыта гремели по утоптанной земле, приближая очередное указанное место. Один из летучих отрядов Псов Господних, десять рыцарей в легкой броне, десять мрачных убийц, искал противника.
У Готфрида не было зацепок – ни единой, кроме множества слухов, настолько же разных, насколько бесполезных. Зато у него были солдаты, не боявшиеся самого Лорда Боли, готовые в огонь и воду пойти за командиром. И теперь они ручьями растекались по Оросу, ища источник скверны.
Готфрид не любил эту страну. Слишком она была странной на его взгляд, слишком много здесь было непонятного колдовства и чужих людей, от которых не пойми чего ждать. Но зло ведь не выбирает, где ему появиться. Вот и лезет, откуда придется.
Инквизитор сам затребовал карты окрестных земель у местных лендлордов, сам отметил все нужные места и разослал отряды заниматься главной работой инквизитора – поиском. Вот и этот десяток приехал сюда, чтобы искать.
- Гнусное место, - сказал сэр Томас Лори, оглядываясь по сторонам. – Так и веет смертью.
- Если так, то стоит изготовиться к бою, - отозвался Жан Франсуа ле Сентонж. – А ну-ка, айда сюда!
Они свернули на узкую дорожку, которая должна была привести к месту. Сэр Томас был уверен, что здесь они ничего не найдут, но… он не привык отлынивать.
Белый маг, маг огня, целитель, семь убийц, носящих амулеты антимагии – таков был состав отряда, давно уже выверенный десятками схваток. Иногда состав менялся. Но инквизиторы не любили рисковать.

Мертвые ничего не чувствуют. Они не знают жалости, не устают, не страдают. О, колдуну было до ужаса жаль, что его безупречные твари столь бездарно и прозаично обрели свою вторую погибель. Тем более, от рук смертных. Столь слабых и немощных. Хрупких жестоких созданий. Он видел это. Видел наяву, трупными глазами своих оживших статуй. Но чтобы выиграть войну, битву нужно было проиграть.
- Эти мерзавцы изрубили на куски мою чудесную армию. Все уже почти закончилось. Они покромсали мое… тело. Неплохо оказалось бы собрать останки, что думаешь? Приятно вновь влезть в свою шкуру, это ничтожное тело отражается на моих способностях. Если использовать их в полную силу, оно просто истлеет и придется искать новый сосуд, дорогая Белоснежка. Жаль. Иначе, я оставил бы в живых лишь нашего Великого Инквизитора. И камзол. Восстановлению не подлежит, ха-ха! – детский инфернальный смех. Трудно было бы привыкнуть к такому образу могущественного чародея.
- Что грустишь, атаманша? Не любишь проигрывать войны? Терпение… Малая жертва станет началом великой пьесы. Должно быть, такой мир еще и не видел. О, а вот и твой выход! Жаль моя оболочка уже не выступит перед зрителем.

Поле брани. Плененная кукла атаманши принялась визжать и извиваться, словно змея, прижатая тяжелым сапогом:
- Отпустите! Прошу! Это все он, чертов ублюдок, садист, он заставил!.. Пытал меня, вынудил участвовать в этой.. этом мерзком кровополитии! Я рада, что все закончилось, я расскажу вам что хотите, только пощадите меня, я ведь не виновата! Неужели вы не знаете, насколько эти твари!... – забавная и прекрасно выверенная сценка. Оставалось лишь полагать, что незваные гости охотно в нее поверят.