Знамена на башнях Брок-Барадума безвольно висели. Ветер был тих, но дело было не в ветре. Не только в ветре. С такого расстояния только острый глаз мог различить тонкие нити, связывающие маленький кружок между языков флага с каким-то грузилом на башне. Старинная гномья крепость выглядела спящей, но это был не сон. Это был траур.
Ансельм все чаще появлялся в некогда бывшем тронном зале. Сейчас зал был «слегка переоборудован», стал более многофункциональным, нежели планировался гномами. Но вот уже несколько недель здесь не было барона, а несколько последних дней – ничего не происходило. Даже камины были затушены. И в полумраке младший сын смотрел на трон с невыразимой тоской. Его никогда не учили быть правителем, он и не рвался… почти. Он жаждал славы Рудольфа, славы, которая уже никогда ему не достанется. И помнил заветы брата: беречь свою жизнь… пока что. Юноша знал о стратегии войны не так много, но что знал, того было достаточно: война невозможна без снабжения. А значит, ехать верхом на коне в битву, нацепив доспехи деда, ему не суждено без одобрения брата. И тут, значит, было два варианта: либо избавиться от брата, либо добиться его одобрения. Первый вариант, помимо родственных теплых чувств, сильно осложнялся тем, что брат был слишком полезен для баронства, так что для здравомыслящего существа единственно возможным оставался второй. Для Эдвина, по мнению брата, все было логично: Ансельм рвется в бой, толку от него при дворе что с козла молока, так почему бы не отпустить? Отпустит, никуда не денется. И тогда юноша вернет фон Циннштифтам славу и гордую фамилию, себе – доспехи деда, а стране…
«Свободу от Манфридов».
Гномам было по большему счету чхать на Манфридов, равно как и на Циннштифтов. И там люди, и там люди – недолговечные. Род Бронзовых Бород, с другой стороны, имел свое влияние, но родственники Дорина уже не раз высказывали сомнения в необходимости гномов участвовать в войнах людей. Он еще не успел переговорить с ними всеми, но отец сказал недвусмысленную вещь. Месть, дескать, есть блюдо, которое нужно подавать холодным. А вот как его смаковать – дело вкуса. В общем, бросаться сейчас в контратаку и тащить с собой гномов – идея бездарная.
И Дорин был с ним согласен. Ридрих в свое время поступил так же. Правда, у него особо вариантов-то не было – Манфриды бы просто раздавили его, а затем и вернули себе весь Зюд-Штайнбрух. Да и сейчас дело неуклонно шло к их вторжению – просто пока они не спешили реагировать на смерть барона. Горцы были не теми людьми, на которых стоит нападать в час печали – они не опустят голову, а будут сражаться насмерть за то, чтобы их оставили в покое на этот самый час.
Это была ещё одна причина не призывать каменщиков к оружию. Надо признать, потерь в пересчете на людей было не так много. Отряд Ридриха сформировался отнюдь не многочисленным, барон собирался призвать жителей баронства Эрдхундов, включая всякий сброд, пойти против своего погрязшего в разврате владыки. Его основой была экономика – возможность раздать тем какое-никакое военное обмундирование. Гарстон, неунывающий тип, был одним из главных зачинщиков таких мятежей, хотя при всем при том он не слишком-то поддерживал авантюру Ридриха.
Вряд ли это было причиной, по которой именно ему поручили вернуться и доставить дурную весть в замок Циннштифтов, в прошлом резиденцию наместника Манфридов, однако эти обстоятельства заставляли Гарстона чувствовать себя отвратительно. Сообщив печальную весть, священник недолго думая подобру-поздорову убрался за несколько миль от города. Главным образом, чтобы немного развеять тоску-печаль добрым гномьим пивом и разносортным силумгарским элем. А заодно – встретить возвращающихся домой важных персон: Дорина и наследника этих земель Эдвина.
Они шли по горам проторёнными дорогами мимо ковров весенней нежности разнотравья, втягивая носами высыхающую росу и первые надежды цветов разнестись по долам и по взгорьям. Гномьи башмаки, прошедшие тысячи верст по необработанному полу пещер и мощеным подземным ходам, шумно хлопали, поднимая пыль с дороги. Пыль сверкала в лучах утреннего солнца, а по дороге лилась песня. Могучие голоса Дорина Бронзоборода, двух его сыновей и двух наемных арбалетчиков звучали громко, заглушая слабые попытки подпевать со стороны Эдвина и нескольких сопровождающих его бойцов. И все же здесь, где гномам не вторило эхо пещер, именно люди держали мелодию, а коренастые друзья наливали её силой.
Волы иногда перебивали всех, издавая громкое мычание. Им также было задорно держать этот путь. Они снова купались в лучах горного солнца, а холодные ручьи звенели и сверкали, как и круглые блестящие бляшки их глаз. Массивные животные шли вперед. К полудню шаги всей группы ускорились – они вошли в тень подлеска. В сени стало холоднее, а невдалеке поднялся дымок – в трактире «Бочонок на Опушке» готовился обед. И хотя до замка оставалось всего каких-то пять миль, обед по расписанию манил гномов, а опущенные флаги… Они грозили страшным словом «ответственность». И вот, куда не брось взгляд, на многие мили во все стороны простираются владения, в которых живут многочисленные люди… И все это – под ответственностью молодого лорда. Стоит ступить за порог родного дома.
Этот момент хотелось оттянуть по возможности. Однако отряд ускорял шаг, да и волы нежданно начали поднимать за собой все больше пыли. И песня обрели какой-то знакомый кураж…
Освежив горло грибным пойлом из фляги, Эдвин прокашлялся и вышел вперед. Эти пешие прогулки утомили его порядком, как и гномы, он как будто разучился ездить верхом. В голову ударило что-то крепкое, прогоняя прочь усталость. Пустота внутри стала лизать стенки, её сдерживающие, и будущий барон вышел вперед, возглавив отряд, приближающийся к трактиру. Там, где в ожидании обеда растягивал меха гармони неунывающий Гарстон, собрав вокруг нескольких слушателей. Гномья песня смолкла уже давно, и вот теперь медленно замолчала и эта музыка: священник заметил приближающуюся процессию и шустро поднялся, беря последние аккорды. А после, мгновенно ставший трезвым как стеклышко, с армейской выправкой двинулся навстречу своему новому лорду.

Краем глаза Эдвин успел заметить Адалинду, появившуюся на пороге... или только померещилось? Массивный и упитанный Гарстон оказался слишком близко слишком рано и, в лучших чувствах, крепко обнялся с неожиданно вырвавшимся вперед ничуть не менее упитанным Дорином. Затем оба подошли вплотную к молодому фон Циннштифту. Пользуясь тем, что Эдвин пока еще не стал настоящим лордом, священник заключил его в свои мягкие, но невероятно сильные объятия. "Сколько бойцов погибло от его руки, пока он защищал отца?" - промелькнуло в голове у Эдвина.
- Ну полно, полно, - шутливо проговорил Дорин, хлопая друга по спине, - или ты его задушить решил?
- Еще чего! - освободив молодого лорда от объятий, Гарстон принял из рук одного из зевак гармонь. Процедура приветствия лорда началась - в нормальном ключе. Встречающие разошлись, поклонились, боянист шумно пробасил:
- От лица нашего скромного народа мы рады приветствовать вас, молодой фон Циннштифт, в ваших родовых землях. В недобрый час вы вернулись, но тем краше для нас ваше возвращение - мы надеемся, что вы вернете мир и порядок на наши земли и...
- Отомстим за его светлость! - крикнул кто-то из толпы.
- ...и продолжите дело своего отца, - закончил мысль священник.
Между тем глаза молодого человека устремились куда-то вверх, выше толпы, на крыльцо, где стояла (по крайней мере, мгновение назад) подруга его юности, молоденькая и талантливая колдунья Линда.

Едва ли в человеческой речи есть более явный компонент, привлекающий внимание, чем свист - хотя к самой речи он относится, прямо скажем, постольку поскольку. Именно громкий свист призвал сюда неистовую кобылицу, но он же заставил волов вскинуть головы и присмотреться. Свистевшая девушка заинтересовала их едва ли, но вот вышедший чуть впереди конюх с сеном на вилах вызвал незамедлительную бурю восторга. Без толики страха еще не слишком-то выдохшиеся волы двинулись вперед вместе с трехсотпудовым грузом, разгоняя людей и гномов. Возможно, Эдвин и не собирался поддаваться "девчонке", но вся эта процессия очень удачно решила обогнуть Гарстона как чересчур массивное препятствие, разделив его с молодым бароном.
Отшатнувшись, он несколько раз качнулся, удержался, для порядку решил попробовать ухватиться за уздцы Анчутки, но рука прошла по воздуху, чуть не заставив барона навернуться снова.
- Опасно у вас на поверхности, - негромко произнес Дорин, но достаточно звучно, чтобы священник услышал.
- Опасно, - весело поддакнул священник.
- А кто на лошади? - спросил гном, - неужто малютка Ила?
- Она самая, - ответил Гарстон, громко хмыкнув.
- Ишь ты как вытянулась...
Сам Эдвин, однако, разговора не слышал, и даже не мог подумать, куда эти двое соберутся повернуть беседу. Бросив беглый взгляд на лошадь, он пришел к выводу, что стоять ногами на земле - это может быть и медленно, однако надежно.
- Спасибо, Ила, но я не спешу в замок, - молодой человек был немного растерян внутри, но видом старался этого не подавать. Протянув руку, он предложил девушке спешиться и - на мгновение - угодить в его объятия... а затем нанести визит в трактир вместе с остальной бравой шайкой. По крайней мере, солдаты не стали дожидаться визита своего господина внутрь, а волы... бедный конюх спешно насыпал им сена и налил воды на заднем дворе, всерьез опасаясь, что те своей армированной повозкой попросту снесут угол деревянного здания. Один из сыновей Дорина тут как тут дал волам лизнуть соленый камень и бросил юному конюху пару геллеров. Тот поймал все на лету - и монеты, и посыл.

"Земля", которая была "там", немного за обочиной дороги, не вызывала у барона никаких теплых мыслей или чувств. Совсем никаких. Весной она была довольно скользкой, он и сам удержался лишь благодаря рельефной поверхности дав. И, пораскинув мозгами, он не стал возвращать девушку на землю. Нести её в поднятую волами кучу пыли, впрочем, ему также не нравилось. Эта своеобразная забота выродилась в привычный всем и вся тупняк, продолжавшийся около шести секунд, во время которых лицо барона медленно искажалось и... закончилось все неловким чихом, абсолютно сухим и направленным практически под мышку, прочь от лица девушки. Кем бы ни была эта леди, она все-таки леди.
Кем бы ни была... Кстати, кто она все-таки теперь? Она абсолютно точно под ним, и он волен делать с ней все, что захочет... И это приятно пьянит теперь.
Лин фыркнула, правда мысленно. Нет, было в этом что-то эдакое, не каждый день вас на руках бароны носят. Но все же это было странно и несколько неудобно.
- Ваше высочество, я не птица. Я по земле хожу, - девушка попыталась напомнить о том, что ее надо поставить на землю, тем не менее не вырываясь.
Падать было глупо, тем более в грязь. Зачем? Хочет держать - пусть держит. Мужчина же - они вечно делают, что хотят.
- Никогда не хотелось это исправить? - поинтересовался барон, опуская девушку на тракт - медленно и не упуская возможности провести рукой по округлостям сзади, - будь осторожнее с лошадьми, Линда. Ты всегда была впечатляющей, но впечатляла нас с братом отнюдь не джигитовкой.

- Когда мои солдаты говорят о преданности, они не держат за пазухой оговорку по типу "если, конечно, врага не будет под рукой". Во всяком случае, я на это надеюсь.
Он хотел еще добавить про боязнь людей, про поиски доверия среди неразумных животных и много про что еще, но осознал предельно ясно: такое существо не хочет чужой жалости. Ей нужно тепло иного рода.
Барон понимал, что возможности толком продолжить этот разговор не будет. Внутри его слов будет ждать много людей и не только людей, его первая речь, генеральная репетиция перед тем, что будет произнесено в замке. И его переживания по этому поводу невольно вырвались через край в виде мгновенного порыва: сжать руку идущей рядом младшей подруги, как это было когда-то давно.
- Благодарю тебя, что встретила. Я очень по тебе скучал, - прошептал ей на ухо будущий барон, пользуясь мгновением. Другая рука при этом указала на приветственную вывеску, а по губам пробежала легкая ухмылка, словно он выдал какую-то шутку насчет данного заведения. Наблюдатели только весело похмыкали - и все на том.
Линда в ответ тяжело вздохнула, опять же мысленно. Внешне она сдавленно захихикала, проследив за жестом барона. Скучал он, как же. Если он ТАК скучал, то наверное все остальное баронство по ней с ума сходит. Или она чего-то не понимает.
А потом подумалось вдруг совсем неожиданно, что без него было спокойнее. Эта мысль молнией промелькнула в сознании, оставив после себя странное послевкусия непонимания. Да, когда-то они были очень близкими друзьями, но зачем спустя столько лет на него так реагировать? Это по меньшей мере глупо и нерационально. Незачем так расходовать энергию.
Девушка прижала руку к сердцу, пытаясь заставить его утихомириться, но безуспешно. И это ее разозлило - да что ж такое-то! Вот так вот потерять контроль над собой. А еще куча народу рядом - не возьмешь и не выдернешь это рыжее чудовище поговорить. Приходится изображать из себя невесть что.

Внутри царила атмосфера на грани непринужденности и напряженности, когда непонятно, нужно ли будет в следующий момент вытягиваться в струнку - или же вести себя как можно более развязно и невозмутимо. В рамках приличия. Циннштифты были выходцами из просто народа и не слишком-то стремились отдалиться от этого самого народа, в отличие от многих. Просто залог их политики "главное - эффективность" подарил многим, с одной стороны, шаткую неуверенность в завтрашнем дне, но с другой, стабильный рост среднеквартальных показателей. Кого ни спросишь, в каком возрасте бы он ни был, все как один будут говорить, что ещё до свержения наместника под рукой... Тут мысль сбилась. Эдвин уже и думать забыл, что его дед действительно был распорядителем. Для всей семьи он остался рыцарем, даже на портрете он изображен одоспешенным, суровым воителем, а вовсе не чуланным экономистом, как его наследники.
В общем, кого ни спросишь, всякий скажет, что с каждым годом людям живется все лучше... и все страшнее, что когда-нибудь за это "лучше" придется платить по счетам. В стране, разрываемой междоусобицей, хорошо жить нельзя по определению. И хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Эдвину было действительно страшно. Даже если учесть, что половине этих людей будет вообще все равно, что он скажет, даже если велит всем раздеться догола и опустить зады в миски, они поржать-поржут, но исполнят без проблем. Что до другой половины... пренебречь. Просто сейчас было что-то еще, мелькающее где-то на краю сознания, что заставляло его робеть и волноваться, как мальчишку... но что? Победить это можно было бы щелчком пальцев, стоило только понять, что же это такое.
Впрочем, никто не торопился слушать молодого барона. Тот отпустил ладонь девушки почти сразу как взял, и теперь не считал корректным вести её к стойке. Просто направился к ней сам, вероятно, чтобы услышать последние новости из первых уст.
Гарстон стоял там же и пил... неясно было, что он пил, но Эдвину было по большему счету все равно. Опустив руку к поясному кошелю, он почувствовал холодный металл. Тело пробила мгновенная дрожь: этот подарок он хотел вручить отцу при первой же возможности. Он знал, что отец обожает такие вещи, а цена пусть даже одного-единственного экземпляра была явно нешуточной. Но подарок никогда не встретит того, кому предназначен...
Впрочем, грела мысль, что иные гостинцы все-таки попадут в руки тем, для кого были приобретены.
Лин между тем встала поблизости, у стойки, чуть облокотившись на нее. Ну да, сейчас будет речь. Надо постоять послушать... А потом... потом можно будет высказать этому хлыщу все, что она по его поводу думает!

Молодой барон старался выглядеть невозмутимым, хотя внутри все клокотало. Как обратиться к людям вокруг? Кто они? Подданые? Еще не совсем. Друзья? Нет смысла ставить большинство из них вровень с собой, все знают свое место. Нечего сбивать их с толку. Уважаемые жители Зюд-Штайнбруха? Как-то звучит не очень.
Фужер, мелькнувший в ладонях мужчины, наполнился пенящимся сидром и навел того на мысль, что можно разбить его о пол и выстроить метафору вокруг. Однако беглый осмотр деревянных кружек гостей показал: в пепле Индара они видали такие метафоры, ничего показательного в них не будет. Не тот коллектив.
Однако порыв высказаться был замечен и распространился волной тишины по трактиру. Голоса в "Бочонке на Опушке" стихли, десятки глаз воззрились на молодого фон Циннштифта, которому вскоре - ни для кого не секрет - предстояло стать полноправным лордом этих земель. И мгновение молчания сменилось инициативой, порывом высказаться и быть услышанным.
- За нашу свободу! - уверенно подняв бокал, Эдвин выпрямился и расправил плечи, оборачивась спиной к барной стойке. Подбородок взметнулся вперед, а веки чуть-чуть прикрылись, глаза же скользнули по залу, обводя аудиторию внимательным и доброжелательным взглядом. Несколько мгновений держалась пауза, достаточно, чтобы мгновенный отклик толпы снова стих, а бармен вышел и присоединился к слушателям.
- Сыны и дочери гор! Братья и сестры! - сестер было довольно мало, насколько, что внимание на мгновение переключилось на них, удостоив множеством взглядов Линду и несколькими прикосновениями - официанток, - четыре дня назад нас всех постигла ужасная утрата. В неравном бою пал смертью храбрых достопочтенный и уважаемый лорд Циннштифт.
Сын редко говорил так об отце и был сейчас весьма смущен как предметом вопроса, так и тем, что приставка "фон" была опущена. Впрочем, стоило угомонить взгляд и жесты, как неловкая пауза стала драматичной. Набрав в грудь воздуха, Эдвин продолжил:
- Вместе с ним - тридцать шесть отличных бойцов нашего народа и восемь народа гномьего. Мы могли потерять на одного больше, но Эрдхунды, потакая своему тщеславию, отпустили священника. Не столько в дань уважения, сколько в знак насмешки. Они велели передать, что не хотят иметь дел ни с богом, ни с церковью - ни вражды, ни дружбы. Вражды не хотят, потому что боятся. Потому что знают, что за их падение им придется понести ответ.
Во время смуты и междоусобиц тьма царит над миром. Есть мало света, который освещает наш путь, мало вещей, в которые мы можем верить, мало ориентиров, с которых мы можем брать пример. И лучшие из нас легли костьми вдали от своей родины, сражаясь за свет на наших землях. Тьма зла и ненасытна, нельзя оставлять её рядом с собой, как нельзя оставлять чуму в доме соседа - она придет и к вам.
Пока я был в пути, вы проводили в последний путь моего отца и его бравый отряд. Кажется, что свет их померк, но нет - присмотритесь. Их огонь горит в наших сердцах и в наших душах, горит, согревая и оставляя знание того, что наше дело - правое. И вы только спрашиваете себя: хватит ли нам сил изгнать тьму из владений Эрдхундов, отстояв наше братство и свободу перед Манфридами?
Молодой барон обвел присутствующих испытывающим взглядом, расплываясь в улыбке.
- Нам хватит сил. Я поведу вас, как вел вас мой отец. Отбросьте сомнения, забудьте об ошибках наших предков. Перед нами - наша свобода, наша обособленность. Наша возможность развиваться, защищать свои земли, зная, что никакие Манфриды не отнимут себе наше процветание и не заберут наших братьев на бойню, чтобы набить свои сундуки золотом, отбитым ими. Наша кровь принадлежит только нам, наше братство верно, а дружба - крепка.
Последняя фраза была адресована гномам, и они захватили внимание аудитории. Молодой дворянин опустился на стойку, отмечая, что речь окончена, вновь поднял бокал и проговорил:
- За нас и за наше единство!
- За наш...! - зал сорвался, приходя в неистовый шум, выпивая, что-то крича, обмениваясь дружескими толчками и объятиями.
Многие пытались добавить к этой фразе что-то, но все добавляли свое: кто-то говорил о единстве, но "единство" было чем-то таким... не очень понятным. Зато "дружба", "свобода", "кровь", "братство", в конце концов, они сами в кличе "за нас!" - это куда доступнее. Вот и сыпали кто во что горазд. У юноши от сердца отлегло, вроде и он отчитался, и публика довольна. Сплоченность...
"Вот бы в замке вышло так же!" - сладко подумал он.
- Упаси Ауранн, - священник, казалось, угадал его мысли, и теперь вновь веселым-развеселыми, - или ты хочешь видеть половину челяди с расквашенными носами? Вы смотрите, а то обращение "ваша светлость" станет популярным при дворе - столько новых фонарей появится...

Ей снятся белые стены и красные камни вокруг. Странный замок, который то ли парит, то ли идет по земле, стыдливо прячась в облаках и тумане. Кажется это все чем-то родным. Да, один из тех снов, что снится периодически, и ты уже знаешь, что это - сон. И даже то, что будет дальше - тоже знаешь. Замок пройдет мимо, поднимется песчаная буря, и из нее выйдут еще десятки таких же ходячих крепостей. Да что там говорить, она и сама стоит на стене одной из них. Голос сзади повторяет одни и те же фразы много раз подряд. Только вспомнить это в реальной жизни не получается.
- Не грусти, дитя, о прежних годах. То, что было, уже не вернуть. Мир никогда не сможет стать прежним, ведь мы уничтожили его в попытках сделать лучше. Возможно, он действительно стал лучше, ведь солнце стало...
Голос приближался и приближался, вызывая на теле мурашки. Сейчас он подойдет, встанет рядом и укажет на огромное солнце в небе, намного больше, чем она привыкла в реальности.
"Ближе", - приготовилась закончить девушка, но что-то изменилось. Вместо того, чтобы стать рядом, сухие костлявые руки легли ей на шею и начали душить. Лин дернулась, просыпаясь.
Кто знает, был ли этот сон таким изначально, или на него повлиял пока еще незамеченный подарок Эдвина, но девушка стала судорожно хватать ртом воздух, вцепившись в колье.
Осознание того, что это был сон, пришло не сразу, оставив после себя странное послевкусие.
- Эдвин? - Она с удивлением обнаружила рядом с собой барона и поспешила встать. Нечего тут рассиживаться.
Встать ровно не получилось, пришлось держаться рукой за столб, который и до этого служил ей опорой во сне. Лин указала рукой на колье.
- Что это?
- Это подарок, - шепнул он на ушко Лин, помогая той подняться. Улыбаясь, он добавил, - впрочем, это еще не все. Остальное - в замке. Тебе нравится?
Он не стал говорить, что часть его тревог насчет гостинцев и некоторой грусти от их вручения происходит от гибели отца, для которого он взял наиболее значимый подарок. Это было понятно и так. Он не стал также говорить, что матушка хотела бы оказаться в списке поздравленных первой. Это её личные бзики, и лучше, если она останется в неведении.

Осознав произошедшее, Линда на мгновение замерла. Подарок? С какой такой радости? Однако удивление её длилось недолго. Ещё чего, удивили её какой-то безделушкой! Да ни в жизнь!
Девушка сняла колье, чтобы рассмотреть получше. Отвечать на вопросы она привыкла честно, поэтому решила повнимательнее рассмотреть подарок. Колье, вряд ли гномьей работы, ведь от него вкусно пахло магией, которая по мнению самой Линии была очень вкусной. Но главным было не это, а пять прекрасных кабошонов малахита, которые оплетены массивными серебряными нитями.
- Да, мне нравится. Оно... Подойдёт к одному из платьев.
Девушка замерла в нерешительности. С одной стороны, колье следовало надеть на место. С другой стороны, оно не вписывалось в её внешний вид сейчас от слова совсем раз, а два - вызывало вопросы. Например, с какой такой радости её одаривает барон?
- Я так и подумал, - ответил барон, движением торса показывая, что собирается направиться на природу. В действительности, люди слишком нализались в трактире, чтобы куда-то идти - разве что побросать их в повозку и отвезти, - а это явно не нравилось молодому человеку. Он собирался взять сокровенные сундучки или тюки и двинуться с ними в путь, взяв коня на здешних конюшнях. И отправиться в компании с Линдой не виделось ему чем-то зазорным. Дорин отпустит его без колебаний, что до Гарстона... Молодой человек ощущал шестым чувством, что священник знает о его намерениях - и примет верное решение не следовать с ним.

Верное ли? Сложный вопрос. Теоретически, всюду могли быть враги. "Почетный эскорт" был выделен ему отцом не просто так. Но какой злоумышленник будет ловить его прямо сейчас, перед самым замком? На самом деле, практически любой здравомыслящий.

- Как тебя "разыграли"? Как-то использовали? Это имело отношение к артефакту? - не унимался барон. Это все могло иметь стратегическое значение в дальнейшем - ведь все-таки не зря все это когда-то затевалось - но важно было понять, что уже сделано.
Она задумалась, даже чуть нахмурилась.
- Ну, съела десятка три человек... Из тюрьмы и бандитов с дорог... На приемах была, по мелочи помогала. Пытались проверить не топографический ли я кретин... Да вроде все... Люди, кстати, ничего такие...
Она обворожительно улыбнулась, искренне не понимая, чего от нее хотят.
- В смысле, "ничего такие"? - переспросил барон, пытаясь понять, не о своих ли людоедских наклонностях она сейчас говорит... Вообще непосредственность подобных суждений вызывала заслуженное удивление. Однако, в то время как мысли о том, что людей убивает какой-то враг оставляли раны и боль, злость и обострение чувства справедливости в сердце молодого человека, то сейчас... сочувствие было эмоцией, с которой все начиналось - и заканчивалось. Дальше был какой-то хаотический океан не совсем понятных чувств, вспоминались какие-то детские фантазии вокруг таких шуток, оказавшихся вовсе не шутками.
Она задумались. Ну как ему это объяснить?
- Понимаешь... Это такой интересный... ресурс. Даёт много сил для развития, я становлюсь сильнее... Понимаешь?
- Понимаю, - барон потянулся в седле, посмотрев куда-то вдаль, - отец всегда имел какое-то смутное представление о силах и их расстановке. Он отлично умел считать... и все же тебя не было там и тогда.
Потянув за поводья, он предложил остановиться на краю оврага, чтобы осмотреть окрестности. Минор медленно раскачивал в его душе какие-то странные, пытливые нотки.
- Тебе это нравится? - спросил он протягивая ладонь и рассчитывая во время ответного жеста доверительно заглянуть в глаза.
Линда вновь прижала голову к плечу. Странные вопросы задаёт молодой барон. Как можно не желать быть сильнее?
- Если вы думаете, что то была воля, то ошибаетесь. Меня не взяли...
Лин поломлача, посматривая на руку барона, но все же решила, что доверить свою конечность можно.
- Как может не нравиться сила? Вам ли, как магу, этого не понимать....
- Тут все сложнее, - не особо опытный маг отвел взгляд, но тотчас же вернул его на место, - я точно знаю, на что она пойдет и знаю, как она может мне послужить. Как она может послужить моему делу, моим владениям, людям, проживающим в нем. Грубо говоря, для меня это скорее средство, которое можно эффективно взять в оборот.
Барон пожал плечами.
- Еще сила дает чувство защищенности. Я думаю, тебе это знакомо. Как я помню, сверстники не особенно любили тебя при дворе. И могущество - это возможность чувствовать свою защиту. Это способ почувствовать страх в глазах врага, не сделав ровным счетом ничего, просто дав ему понять, что ты можешь сделать.
Упоение захватывало барона. Раскачивало и несло вперед.
- Но может быть иначе. И кажется, я видел в тебе это... большее. Этот блеск в глазах. Мартин жаждал знаний ради знаний, он не думал об их практическом приложении, для него это была самоцель. Она выросла на желании быть нужным и на собственной физической слабости, бывшей с детства, но стала чем-то собственным, стихийным, захватывающим. Скажем, если он останется один на один с людьми, которым он может быть полезен, но которые заставят его отказаться от исследований и книг, он плюнет на этих людей и останется к книгами и со знаниями. Момент, когда увлечение становится призванием. У тебя так? - практически с надеждой спросил барон.
В голове молодого Циннштифта кусочек за кусочком складывался паззл, образуя некий целостный план. План, с помощью которого можно было заручиться доверием Линды на уровне не меньшем, чем отец, взяв за основу восхищение.

- Абсолютно все равно? Если считаю нужным? - барон удивился, - ты всю жизнь провела с артефактом в теле и тебе даже не интересно, чего хотел, чем руководствовался тот, кто его в тебя вложил?
Она засмеялась, немного безумно и заразительно.
- Как и любой правитель, он хотел силы, конечно. Причем такой, которая будет уникальна. Логично же.
- Ты не выглядишь как слепое и верное орудие, - заметил молодой барон, - не скалишь зубы на всякого, кто косо посмотрит, не подставляешь пузо рукам отца, не стремишься выслужиться, не зависима ни от какой дурманящей травы и... Впрочем, ты уловила идею. Он явно не хотел от тебя только быть оружием. Но что-то ещё.
Барон говорил вкрадчиво, надеясь, что девушка заинтересуется, что какая-то мысль всколыхнет в ней острое небезразличие и жажду знать.
- Ооо, прекрасная идея! Давайте меня чем-нибудь обкурим, и я начну вести себя как животное. Просто прелесть. Хорошая идея!
Барон устало покачал головой, затем язвительно заметил:
- А может, это и впрямь было бы неплохой идеей. Может быть, ты заставишь его потомков пожалеть о том, что он позволил тебе быть свободным человеком?
- А что это изменит? Я смогу от него избавиться? Стать НОРМАЛЬНОЙ? Нет. Я даже не уверена, что стану лучше понимать себя, это как если тебе рассказывать, на кой тебе пальцы. И так понятно. Ты хочешь - я пойду с тобой. Или эти но Сато.
- А ты хочешь от него избавиться? - удивленно вскинул брови барон.
- А ты хочешь отрезать себе руку? Вот и не задавай глупых вопросов.
Барон громко и отчетливо прокашлялся и двинулся вперед молча. В конце концов, кто из них двоих действительно нуждался в компании - он или она? Его терпение, впрочем, явно было ограничено. Но половину оставшейся дороги он выдержит без труда.
Лин вздохнула. И вот так всегда - вечно ее заставляют чувствовать себя виноватой. Как будто она причина всех бед, что с ней приключились! Да не хотела она такой жизни!
То ли девушка от обиды слишком сильно сжала бока лошади, то ли у той сегодня тоже было не самое хорошее настроение, но Анча, сорвавшись в привычной ей манере вперед, принялась пытаться скинуть с себя наездницу. И, надо сказать, ей удалось. Перелетать через голову Анчи Лин привыкла, но каждый раз это было болезненно и неожиданно. Особенно трепетная и нежная забота лошади, которая взяла ее за косу и попыталась поставить на ноги.
- Анча, чтоб тебя!
Всадник мгновенно оказался рядом, спешившись с коня. Гордый самец никуда не спешил, терпеливо ожидая сегодняшнего седока. А сам седок приблизился на опасно близкую дистанцию к барышне, помогая той подняться.
- С тобой все хорошо, Лин?

- Прям мурашки по коже, - отряхнувшись от праха, проговорил барон, разминая пальцы ног и убеждаясь, что с ним ничего не случилось, - однако, это действительно восхищает.
Чуть-чуть вкруголя мужчина собрался подойти к девушке. Садить её на Анчу после всего случившегося не хотелось. Хотелось держать рядом, чтобы мурашки бежали и дальше... хотя бы несколько оставшихся минут до замка.
Вот только важно было понять, готова ли она подпустить его теперь, когда не нуждается в нем. Говорят, аппетит приходит во время еды. Стоило быть немного осторожнее, он не сталкивался с действием её сил за пределами замка раньше.
Лин сидела в пепла, задумчиво вглядвваясь в то, что пару минут назад было молодой травой, и оценивала степень своей сытости.
Боковым зрением она уловила странные передвижения барона.
- Ты чего, боишься что ли? Я ж тебя не съем... - Бесхитростно поведала девушка, поднимаясь.
- А ты хочешь ещё? - Эдвин подошел и уверенно обнял девушку, - и я не о яблоке сейчас.
Голос звучал так, словно не было никаких сомнений, что яблоко вечером предвидится.
- Сложно сказать. Это как сладости до обеда. И хочется, и понимаешь, что не очень правильно... Что я за монстр такой, что могу превратить любое живое в прах?
Девушка задумчиво посмотрела в даль.
- Мне кажется, нам стоит поспешить...
- Только вот рано или поздно наступает тот самый обед, - мужчина уверенно обнял девушку, затем подхватил её на руки. - после которого - можно.
Она довольно прижалась к барону на мгновение, а когда он понес её и вовсе с трудом сдерживалась, чтобы не озвучить свой восторг.
- Давайте молить создателей, чтобы он не настал.
- Почему? - тихо спросил барон.
В его руках бежала слабая дрожь. Он не мог понять логики: артефакт создан, чтобы расти, а девушке... она боится, что его рост убьет её? Или что её останавливает?
Вероятно, то же, что и отца. И поэтому она не хочет смотреть его записи. Есть какие-то ограничения, и эти ограничения ставят крест на бесконтрольном росте? Выходит, что-то такое.
- Это будет страшное время. Много смертей, невинных и виновных. И причиной части из них буду я. Не так страшно убивать негодяев, как тех, кто не виновен....
- Ты расцениваешь это как убийство? - переспросил барон, явно готовый предложить альтернативу. Хотя в целом это и было убийством. Только стоит ли позволять принимать такой моральный груз на плечи девушки?
- Причем убийство, за которое отвечаю только я. Потому что это МОЙ выбор - защищать эти земли и этих людей. Да, вы меня к нему подтолкнули, но сделала я его сама, - Лин вздохнула. Это была правда, горькая как сама реальность.
- Ты не испытываешь ничего большего, вбирая чью-то жизнь в себя? - спросил барон, вынося девушку на дорогу. Уставший от ожидания конь оторвался от травы на обочине и доверительно повернулся бочком к людям, рассчитывая снова двинуться в путь.
Она смутилась.
- Почему ты спрашиваешь?
Этот вопрос был очень личным, пожалуй, этого момента самой себя она стеснялась даже больше, чем того, что кушать ей надо несколько больше обычного человека
"Потому что... Хм? Отец уже пытался провести этот разговор? Пытался снять с неё запреты, создав двойные стандарты, но потерпел поражение? Ответ один: потому что иначе на войне ты будешь почти бесполезна... Если только не связать тебя обещанием выжить", - мысли барона были явно невеселыми, более того, он остро ощутил то, что не хочет, не может взять и потерять Лин.
- Потому что мы все питаемся чужой жизнью... Да и всякая живая тварь вокруг такая. От самых злых и лютых до самых добрых и милых.
- Питаться чужой жизнью это одно. Эдвин, ты бы смог живьем съесть корову, при этом понимая, что она такая же разумная? А человека? А если тебе при этом еще и хорошо так, что хочется еще и еще!? - Девушка сорвалась, не зная как описать глубину своего отчаяния. Это было слишком больно.
- Ты такая, какая есть, и можешь нравиться и такой, - Барон аккуратно поставил девушку рядом с конем и крепко обнял, - например, мне. Да и отец считал тебя не пустышкой, в отличие от придворных дам. И Мартин находил тебя милой, - хотелось продолжить, но Эдвин понял, что пора бы остановиться.
- Что-то ты скачешь с темы на тему. Так обычно делают, когда пытаются запутать, - в очередной раз вздохнула девушка. Надо было сидеть в замке и ждать его возвращения, а не нестись сломя голову. Дура она набитая... А теперь что? Теперь вот все странно...
- Лин, ты сама не можешь принять себя? Или боишься, что не примут другие? - мужчина ласково погладил девушку сзади по плечам и едва-едва коснулся шеи, больше проверяя, не испугается ли.
- Вот правду говорят, что мужчина и женщина два разных вида человека. Я хоть где-то говорила, что НЕ нравлюсь себе? Кажется нет. Так с чего ты это взял? - Она была недовольно, но все же позволила ему коснуться себя.
- Тогда в чем такая большая беда с коровой? - мягко спросил Эдвин, помогая взобраться на жеребца, в особенности осторожно относясь к давеча подвернутой лодыжке. Запрыгнув рядом, он прошептал на ушко девушке, - они не ровня тебе, Лин. Ты умная, образованная, искусная, талантливая, волшебница, в конце концов. Стать частью тебя - это шанс стать кем-то полезным для окружающих людей, а не просто копаться в земле, добывая себе на хлеб и пропивая излишне в кабаке.
Безусловно, Эдвин не считал всякого человека таким. Напротив, он полагал, что многие гораздо лучше. И именно в защите этих "лучших" и состояла его нынешняя миссия. И не просто в заботе о своих подданных, но и в продолжении дела отца, попытавшегося взять под свою опеку подданых соседа, который, по всему, наплевал на них с высоты башен своего замка.
Лин отвернулась. Кто дал ей это жуткое право - убивать? Она не просила! Она не хотела!
Отвечать барону было нечего. Так и ехали молча - каждый о своём.
На подъезде к воротам города мужчина мягко пригладил раздвинутые бедра спутницы и спросил:
- Нога прошла? Я скажу доктору, чтобы осмотрел вывих?
В действительности, это был наиболее внятный предлог, чтобы привезти девушку на своем коне. Впрочем, искренности порыва эта оговорка не умаляла.
- Ещё немного побаливает... Если считаете нужным - пришлите врача, - ибо кто я такая, чтобы спорить с вами.
Лин смущенно улыбнулась, глядя в землю. Все это было странно и неправильно.
- Добро, - ответил барон. Он довез девушку до покоев, распорядился прислать врача и обед, а сам направился к матери с подарком из горной страны. Ввиду обстоятельств, это воссоединение оказалось крайне трогательным, но отнюдь не содержательным. Мать не хотела грузить сына сегодня планами, но довольно болезненно заставила его признать, что никакого плана у молодого человека нет. И он понял, что план есть у матери - что заставило его задуматься. С одной стороны, и ему, и подданным она желает блага. Но с другой... Власть женщины и, вероятно, расхождение с ней в мировоззрении, да и собственная гордость не позволяли здесь и сейчас принять её как полноценного союзника-покровителя. В конце концов, были еще Гарстон и Дорин. С их вескими мнениями.